— Повторяю, коллега, она здоровее каждого из нас. Да это и немудрено.
— Что вы имеете в виду?
— То самое, коллега, — профессор перешел ко второму уху, убедясь, что первое держится крепко. — При ее внешних данных, да при таких родителях… Девочка призналась мне под секретом, но вы, разумеется, в курсе?
Кампертер переглянулся с Кнышем.
— Разумеется, — осторожно согласился Кампертер. — А кто ее родители?
Профессор с уважением ткнул пальцем в потолок.
— Или у вас есть сомнения?
— Совершенно никаких, — чуть ли не хором ответили Кныш и Кампертер.
…В тот же день он позвонил полковнику Милюкову, единственному человеку, который мог им помочь. Если по каким-то причинам тот откажется, то дело швах.
Кныш начал разговор обиняком, но полковник понял его с полуслова.
— Паспорт у тебя с собой, капитан?
— Да.
— В девять вечера подскочит мой человек, передашь ему.
— А-а?..
— С ней все в порядке… Ее документы у меня… Ты уже говорил с ней об этом?
— Пробовал.
— Упирается?
— Вы же ее знаете. Ее сразу не поймешь.
— Ты все правильно делаешь. Другого пути нет. Каждый день промедления чреват… Как она?
— Ничего. Оклемалась. Гимнастику делает, — не удержался, пожаловался: — С головой у нее не совсем. Собирается дальше воевать.
Полковник ответил авторитетно:
— Не падай духом, капитан. С головой у нее всегда было неладно. Это ее уязвимое место… Значит, так. Когда будешь готов, дай знать. Билеты, визы и все прочее получишь в аэропорту… Передай от меня Тинке… — вдруг он замолчал, и Кныш его не торопил. Он сам размышлял над двумя важными вещами: почему полковник так свободно говорит обо всем по телефону, не опасаясь прослушки, и откуда у него документы принцессы?
— Передай ей, что это ненадолго, — голос полковника смягчился, — Покантуетесь полгодика — и вернетесь. Еще скажи, пусть не волнуется, все ее здешние проблемы я улажу.
— Почему бы вам самому ей это не сказать? Раз уж у вас такие доверительные отношения?
— Не задирайся, капитан, — беззлобно одернул собеседник. — Сейчас не время выяснять, кто есть кто. Главное, ее спасти. Ты согласен?
— Вполне.
В палате медсестра Наталья хлопотала возле принцессы, сидящей за столом перед зеркалом, но когда Таина обернулась, он ее не узнал. На него смотрела какая-то нацменка с короткой прической, с волосами, как смоль, и с раскосыми, подведенными к вискам глазами. За три-четыре часа, пока он отсыпался у себя в каморке, произошло полное перевоплощение. Женщины самодовольно улыбались.
— Ну, как тебе? — спросила Таина.
— Слов нет… У тебя турок не было в роду?
— Не хами, парниша!.. — Таина прошлась перед ним по палате, откуда-то у нее взялась темно-синяя длинная юбка и тонкий шерстяной свитерок. — У вас просто талант, Наташа. Гримерши с телевидения вам в подметки не годятся.
— Вы уж скажете… — медсестра зарделась, такой возбужденной Кныш ее раньше не видел. Только непонятно, чему они обе радовались. Впрочем, много ли женщинам надо? Таина взяла его под руку.
— Скажите, Наташа, похожи мы на секретных агентов?
— Похожи на двух голубков.
— Особенно он, да? — Таина отстранилась от Кныша, всплеснула руками. — Ух ты! Володечка, как же тебе идут темные очки! Еще бы тросточку и котелок. Прямо лондонский денди.
Ее показушная смешливость пугала Кныша больше, чем заторможенность. Когда Наталья ушла, пообещав вскоре вернуться, чтобы сделать укол, он строго, голосом Кампер-тера, сказал:
— Приляг, Тина, надо поговорить.
— Говори так, я постою.
— Не паясничай, это серьезно.
— У тебя кончились деньги?
— Хватит, прошу тебя.
Он действительно начал раздражаться, но дело было не в ней. Все эти дни он чувствовал себя так, будто его стреножили, как коня на лугу. Ночные бдения, внеурочные трапезы, короткие пробежки от каморки до ее палаты, много пустых разговоров с доктором, — все проходило как бы мимо сознания, на самом деле он зациклился на одной-единственной мысли: ее убили, ее убили! Она живая, смеется, говорит разные слова, делает гимнастику, но это уже не она. Ту, прежнюю, убили… С той, прежней, он не успел объясниться в любви и теперь никогда не успеет. Мысль была настолько абсурдная, что он пугался ее, как мальчиком однажды испугался гадюки, выползшей из-под камня, когда он нагнулся, чтобы сорвать землянику. Ее убили! Господи, только бы она об этом не догадалась.
А она начинала догадываться. Да и как не догадаться, если от каждого ее прикосновения он ежился, как от ледяной воды. Правда заключалась в том, что если ее убили, если принцесса умерла, а осталась только вот эта черноволосая красавица нацменка с нервным ртом, то и ему ничего другого не остается, как умереть.
— Ну?! — поторопила Таина, развалясь на кровати в неприличной позе. — Что еще придумал мой герой? Какую страну выбрал для эмиграции?
Та ли, другая ли, она по-прежнему читала его мысли.
— Да, — сказал он, — ты правильно поняла. Я разговаривал с полковником.
— Что хорошего сообщил любезнейший Александр Иванович?
— Передал привет. Он кто тебе, Тин? Любовничек?
На секунду затуманился ее взгляд и снова прояснился, полыхнул голубоватым антрацитом.
— Что еще сказал?
— Дела хреновые. Если не свалим в ближайшее время, то капут.
— Тебе хочется спасти свою шкуру, Володечка? Так беги один. А я останусь с мальчиками. Для меня они живые.
Их глаза встретились, и ему показалось, что принцесса его ненавидит. Что ж, печально, коли так. Он заговорил в рассудительной стариковской манере, в той самой, какая всегда выводила ее из себя. «Ну что ты кашу жуешь? Проглоти!» — кричала она, когда он заводил свои нотации.