Реквием по братве - Страница 52

Было что-то невероятное в том, что рыжая принцесса, чтобы спасти его, явилась именно из гнезда скорпионов.

— Давай условимся, Таина, — сказал он, — я работать на тебя согласен, если желаешь. Но есть просьба: поменьше ври. На меня вранье плохо действует. Любое. Даже женское.

— В чем я соврала?

— У тебя «вальтер» в сумочке, палишь без разбору, на экране кривляешься, а мне лепишь, что вроде ты защитница справедливости. За кого меня принимаешь?

Ошарашенная, она пристально его разглядывала, чернота ее синих очей сравнялась с ночным мраком.

— Володечка, — к ней вернулся дар речи, — а ведь мы с тобой поладим.

Через месяц он сидел в офисе охранной фирмы «Кентавр», где был директором и единственным сотрудником, — с правом подбора кадров. К этому времени он уже знал, что очутился в банде, но еще не избавился от недоумения. Сама по себе новая работа — то есть пребывание в банде — его не смущала. Вся жизнь в России стала бандитской, и у нормального мужика выбор остался небольшой: или стриги других, или дай себя стричь. Пока служил, это все его мало касалось, но когда попал на гражданку, воочию убедился, что старое понятие «заработать деньги» надо теперь понимать как отнять деньги у кого-то другого. Или, опять же, отнимут у тебя. Тем или иным способом. Да и все эти слова — банда, группировка, авторитеты — не имели старого значения и легко сочетались с понятиями — брокеры, корпорации, банки, депутатский корпус и прочее, — а все вместе это составляло сложную многоступенчатую конструкцию, которая называлась «российская демократия». В конечном счете адская машинка, заведенная лет десять назад, вероятно, из-за океана, предназначалась для того, чтобы лишить средств к существованию многомиллионную популяцию очумелых так называемых россиян, сжить их со свету и расчистить огромные территории для какой-то новой, неведомой, счастливой (как на Западе!) жизни. Эта великая, пока недосягаемая цель для простоты понимания примитивных аборигенов на первом этапе была обозначена словом «реформа». После контузии в голове у Кныша наступило странное просветление, и он осознал, что все они — участники грандиозного социального эксперимента, может быть, лишь немного уступающего по масштабу большевистскому в семнадцатом году; и теперь все правила бытования людей переиначены так, что невозможно отличить умом добро от зла, разобраться, кто прав, а кто виноват; и уцелеть в шизофренической реальности можно только благодаря инстинкту выживания. У кого он есть, тот спасется, у кого нет — погибнет. Один высокопоставленный политик очень правильно назвал все это «жизнью по понятиям».

Постепенно он начал думать, что несправедлив к Тайне. Когда она вешала ему лапшу на уши — рыцарство! честь! если не мы возьмем их за жабры, то кто же?! — то лукавила лишь наполовину, а наполовину сама верила во всю эту чепуху. Она действительно носила «вальтер» в сумочке и сколотила банду для того, чтобы расквитаться с какими-то злодеями, пока ему неизвестными. Была ли она в своем уме, это другой вопрос. А он сам был ли в своем уме, особенно после контузии? Часть его ума раскидало мириадами осколков по ущелью, а оставшаяся часть болела и ныла, словно это был не ум, а нагноившийся зуб.

Взрыв в «Ласточке» (первая акция, в которой Кныш участвовал в качестве контролера) произвел на него удручающее впечатление. Он так и не понял, зачем понадобились Тайне все эти нелепые шумовые эффекты. Хотела спасти Маньяка? Допустим. Вытеснить банду Столяра с его территории? Тоже понятно. Но зачем нелепый фейерверк с летящими во все стороны человеческими конечностями? Одно слово: чокнутая. И все же Кныш, испытывая сомнения, пошел у нее на поводу, причем, подчиняясь капризу шальной предводительницы, испытал какое-то непривычное удовольствие, будто стряхнул с ладоней налипшее на них дерьмо.

Боря Интернет, новейшее приобретение Таины, впоследствии ему признался, что тоже чувствовал что-то подобное. Правда, интеллигентный юноша выразился более элегантно. Он сказал:

— Верите ли, Володя, смерть, ужас, да?! Нелепое нагромождение абсурда, а у меня такое ощущение, будто я Ива-нушка-дурачок, который вынырнул из кипящего котла. Обновление! Катарсис!

Кныш напомнил:

— В этом катарсисе, Боренька, откинулись двенадцать человек. И как минимум сорок раненых.

— Ну и что?! — вспылил Интернет. — Какое это имеет значение? Не мы выбираем время, оно выбирает нас. Вы, Володя, видите во мне книжного мальчика, банкирского сыночка, но я не тот, каким был вчера.

— Да я разве спорю, — Кныш улыбался снисходительно. — Братву надо пропалывать. Тогда она в корень идет.

— Дело не в этом, — горячился Интернет. — Возможно, для вас это рядовой эпизод, а для меня взрыв в «Ласточке» — событие мировоззренческого масштаба. Я стал другим человеком. Хуже или лучше — неважно. Я стал самим собой.

— Убийцей? — уточнил Кныш.

— Убийство в сегодняшнем мире такое же архаичное понятие, как любовь. Ни того ни другого больше нет в природе. Человечество поднялось на последнюю ступень эволюции. Очистилось от тысячелетних моральных химер. В Зтом, если угодно, истинный смысл апокалипсиса. Человек подошел к пределу, за которым пустота. Небытие. Или новое существование по новым правилам. И главная примета: он сам берет на себя ответственность за выбор пути. Это право человеком выстрадано на кровавом пути эволюции. Сегодня государство рухнуло. Гомо сапиенс остался наедине со своей сущностью. Никто не сможет удержать его от полной аннигиляции, от распада, но в то же время впервые за всю историю вида у него появилась возможность создать новую, абсолютную модель бытия. Вы согласны со мной, Володя?