Реквием по братве - Страница 87

Вдобавок — Каха Эквадор. Рашид его понял. Каха отдал ему девку и предлагает сотрудничество, но на том условии, что Рашид-борец переступит через свое самолюбие, лично разберется с московской шпаной — и тем самым частично покается, оправдает жертвенную кровь несчастного Тагира. Другими словами, Рашид должен поклониться Кахе, а это ему не по нутру. Каха — герой, дружбой с героями не бросаются, но ведь вопрос всегда в том, какую цену за нее платить.

Ближе к обеду приехал Арслан, вошел в кабинет боком, согнулся у двери в поклоне, как бедный проситель. Рашид поманил его пальцем, Арчи послушно засеменил по ковру и целомудренно прикоснулся губами к руке влиятельного дядюшки. Это не понравилось Рашиду. Арчи хитрил, он не мог быть таким униженным, а если был, то какой он, к шайтану, племянник? Молча указал ему на стул.

— Ты звал, дядюшка, — смиренно произнес Арслан, — и вот я здесь.

— Пил сегодня?

— Как можно, ата! Всего одну бутылку красного на завтрак.

Рашид, невольно начав улыбаться, смотрел на свежее, красивое лицо непутевого родственника и, как всегда, узнавал черты любимого брата, столь поспешно покинувшего земную обитель, что Рашид считал это постыдным бегством.

— Скажи, Арчи, как ты связался с Кахой? Ты знал его раньше?

— Только понаслышке, как и все.

— Он сам приехал к тебе в офис?

Арслан обескураженно пучил глаза: этот разговор дядюшка начинал заново уже третий день.

— Да, приехал… Хорошо со мной говорил, по-дружески. Попросил, чтобы я устроил встречу, но его имени не называл. Я выполнил его просьбу. Вы осуждаете меня за это?

— Что ты думаешь о Кахе?

Арслан попросил разрешения закурить — и получил его.

— Каха — великий воин, — сказал искренне. — Я ему в подметки не гожусь.

— Ты хотел бы стать таким, как он?

— Каждому свое, — уклонился племянник от прямого ответа. — Отец хотел, чтобы я получил образование… Вы же помните, он хотел, чтобы я стал дипломатом, послом в какой-нибудь стране. Он говорил: времена изменились. Теперь мир завоевывают чековой книжкой, а не кинжалом. Я рос в окружении наставников с французскими именами. А Каха никогда не сворачивал с волчьей тропы. В двенадцать лет зарезал своего первого русака.

— Он сам тебе сказал?

— Об этом все знают.

— Когда тебя похитили, там была женщина?

— Нет, никаких женщин. Почему спросили?

Рашид показал фотографию.

— Вот эту знаешь?

Арслан вгляделся, облизнул губы.

— Красивая… Нет, никогда не видел… Познакомь, дядюшка.

Рашид убрал фотографию, горестно вздохнул. Правильно сказал Каха, мальчик никогда не повзрослеет. На него и сердиться нельзя. Таким уж уродился. Ни в отца, ни в мать — вообще ни в какую родню. И в бизнесе ему, конечно, делать нечего. Однако на днях Рашид-борец все-таки придумал, куда пристроить мальчика, чтобы всем было хорошо. Он и позвал его сегодня, чтобы объявить свое решение.

— Что же, Арчи, пора тебе браться за ум, как думаешь?

— Думаю, пора, дядюшка. Как скажете.

Арслан сидел на стуле, курил, но казалось, опять согнулся в поклоне. Он уже догадался, что грозный дядюшка приготовил какой-то сюрприз — и ничего хорошего не жцал. Но заранее был готов ко всему. С тех пор, как его кинули на солому в сарае, точно он русский раб, а потом освободили, заплатили выкуп, Арслан жил с ощущением вины, мучительным, как непроходящая зубная боль. Лучше перенести любое наказание, чем ловить на себе косые взгляды сородичей и чувствовать глубокое неудовольствие великого человека, к которому он испытывал нечто большее, чем сыновнее почтение. Он отдал бы все на свете, даже свою молодую, цветущую жизнь, лишь бы не видеть на латунном лике, в умных, выпученных, как у краба, глазах печально-ироническую улыбку, с какой рачительный хозяин смотрит на безнадежно потравленную виноградную лозу, еще совсем недавно обещавшую богатый урожай. Арчи часто задумывался, отчего так происходит, что одному человеку, в сущности, невежественному, дикому, не прочитавшему за всю жизнь ни одной книжки, Аллах отпускает столько силы, что люди покорно склоняются перед ним, как перед высшим существом, а другим, может быть, более достойным и утонченным, не дает ничего. В чем причина такого странного выбора, который трудно назвать справедливым? Ответа Арчи не находил — и иногда на него накатывало злое чувство, которого он стыдился: ему хотелось взять в руки шило и выколоть дядюшке глаз — просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

— Скоро выборы в парламент, ты что-нибудь слышал об этом?

Арчи в изумлении поднял брови.

— Слышал, ата, и что из этого?

— Я подумал, почему бы тебе не стать депутатом?

— Мне?

— Да, Арчи, тебе, тебе — и никому другому, — в дядюшкином голосе зазвучали незнакомые торжественные нотки. — Ты сам сказал, времена изменились. И это сущая правда. Не будем обманывать друг друга, к настоящему мужскому делу ты пока непригоден, но заметь, я не виню тебя за это. У тебя нежный, доверчивый характер, что ж, видно, так угодно Пророку. Зато в этом ихнем парламенте ты принесешь много пользы своим близким. Поверь, это не такое уж унизительное занятие. Будешь с важным видом сидеть в кресле, давать интервью журналистам, а когда понадобится… Там уже сегодня много наших, слава царю Борису, а завт-ра будет еще больше. Как ты смотришь на это?

Арслан испытал легкое душевное потрясение, но дядюшке не так уж и требовался его ответ, это была всего лишь учтивая форма наставления. С добродушно-самодовольным видом он нажал кнопку селектора, распорядился: